24 ноября – ИА SM.News Екатеринбург. Ровно девять месяцев назад, 24 февраля Владимир Путин объявил о начале специальной военной операции по денацификации и демилитаризации Украины. Это событие стало отправной точкой масштабных экономических и геополитических изменений, начиная от формирования, по сути, нового «железного занавеса» со стороны Европы до поиска и выстраивания модели многополярного и мультивалютного мира. Восемь пакетов санкций, который должны были, как говорил в свое время Барак Обама, «разорвать экономику России в клочья», но последствия почувствовал весь мир, в том числе, сами авторы санкций.
Ровно два месяца прошло с того момента, как Владимир Путин заявил о начале частичной мобилизации, которая должна затронуть 300 тыс. человек. Однако, конкретно эти люди определены не были, неудивительно, что в тревожное ожидание повестки погрузились миллионы мужчин и их семьи, а довольно большое число людей и вовсе двинулось за границу.
Проводимые в течение года социологические исследования показали, что в конце февраля и начале марта, а также в конце сентября в обществе происходил резкий всплеск тревожных настроений – со средних 30-36% до уровня более 70%. Впрочем, по данным Фонда «Общественное мнение», уже в начале ноября последний всплеск существенно стабилизировался, доля людей, которые считают свое настроение тревожным, снизилась до уровня 50-53%.
Насколько это тревожное ожидание беды опасно для россиян, становится ли оно постоянным спутником людей и что должно случиться, чтобы общественное настроение вернулось к «стандартным» значениям – об этом корреспондент SM-News поговорил с директором центра Европейско-азиатских исследований, политологом Андреем Русаковым.
– Андрей Геннадьевич, два месяца прошло с момента объявления частичной мобилизации, и девять месяцев, как страна живет в условиях СВО. Социологи отмечают, что в феврале и сентябре происходил резкий всплеск тревожных настроений, но потом довольно быстро график корректировался. Насколько события этого года реально обладают долгосрочным общественным резонансном, насколько это опасная для общества ситуация и можно ли говорить, что достаточно быстро общественные настроения нормализуются?
– Я, откровенно говоря, думаю, что ситуация, которая сейчас сложилась, мягко говоря необычная для населения. 30 лет люди жили совсем другой жизнью. Тут наступила спецоперация, которая сначала велась силами профессиональных военных. Существенно изменилась ситуация, когда началась мобилизация, она затронула и самих мобилизованных и их семьи и много кого еще. Мобилизация изменила жизненную траекторию многих людей – кто-то уехал, кто-то пошел работать на предприятия, где есть бронь, кто-то добровольцами пошел. Важно, что было озвучено официальное политическое решение руководством страны о том, что мобилизация завершена. Это дало определенную определенность – кто ушел – ушел, кто не ушел – сейчас остался на своем месте. Конечно, есть сообщения в социальных сетях, подлинность которых невозможно подтвердить, что кому-то еще повестки якобы приходят, но есть официальное политическое решение, озвученное президентом и продолжается только набор добровольцев. И если говорить о тревожности, то у людей, чьи родственники были мобилизованы и могут быть на передовой, беспокойство никуда не делось и не может пропасть. Они продолжают быть наиболее чувствительными к этой теме людьми.
– А если говорить об остальной части населения?
– У остальной части населения появилась некая, но довольно призрачная, определенность. Общество живет в условиях ситуации, мягко говоря, волнения, и не думаю, что она устаканилась и напоминает позапрошлогоднюю беззаботную жизнь. Политологи обсуждают образ будущего России, со стороны экономистов формируются планы по прогнозам, как будет жить Россия, потому что многие экономические санкции еще ожидаются к вступлению. Предполагается, что с начала декабря вступает в силу нефтяное эмбарго ЕС на российскую нефть, установление предельной цены. О каком спокойствии тут может идти речь? Даже со стороны государственных каналов разговоры идут о том, что возможно ухудшится социально-экономическая ситуация, возможны проблемы с бюджетом, хотя военные действия существенно подняли цену на энергоносители и российский бюджет, видимо чувствует себя достаточно уверенно. Тем не менее, вопрос касается не столько бюджета, сколько сохранения рабочих мест для активной части общества.
Наверное, самые спокойные люди – пенсионеры. У них есть гарантированный доход, который индексируется, они могут переживать исключительно за своих родственников, которые находятся на спецоперации. В социально-экономическом плане им мало что грозит.
– Если говорить о тех людях, кто уехал в начале сентября, у них была наиболее острая эмоциональная реакция, которая вынудила их сняться с насиженных мест, ехать за границу. Там достаточно большое число людей было – насколько сильно они влияли на общее состояние общества?
– Эти люди есть, но количество разнится – от полумиллиона до миллиона отъехавших. Я был в командировке в Армении, по их оценкам, въехал 1 млн человек, но осталось 50-80 тыс. Кто-то разъехался, часть вернулась обратно в Россию. Понятно, что люди уезжали, кто не хотел под мобилизацию. Для них это было скорее паническим элементом – мы видели, что происходило на границах, сколько стоили билеты. Сказалось и определенное несовершенство законодательной базы и общей неразберихи на этот момент. Военкоматы оказались не готовы разъяснять права мобилизованных. Ситуация только сейчас утрясается.
При этом, возникло много коллизий, с которыми непонятно что делать. Например, наше государство допускает альтернативную службу для лиц с пацифистскими убеждениями. Они не уклоняются от службы, даже сами готовы мобилизовываться, но для несения службы в хозяйственных частях, даже без статуса контрактников. Политические институты, бюрократические институты оказались не готовы обсуждению таких вопросов. И таких коллизий была масса. Была открыта горячая линия. На сегодняшний момент кажущееся успокоение общества только благодаря тому, что есть политическое заявление о завершении мобилизации. Есть опасение и второй волны мобилизации, но сейчас говорить об этом невозможно – с точки зрения закона мы можем говорить только об официальной информации, а официальная позиция, которую Песков озвучил – второй волны не ожидается.
– Если говорить не только о военной составляющей, в экономическом плане многие почувствовали последствия санкций – уход крупных компаний, падение авторынка, проблемы с авиакомпаниями и самолетами. Насколько вот эти вещи влияют на общественное настроение.
– Они воспринимаются определенной частью общества, кто привык за границу ездить, отдыхать в Европе и т.д. Идет смена образа жизни. Образ жизни, который был, не вернется. Он будет другой, с точки зрения мест для отдыха, другой с точки зрения доходов населения, возможно. Естественно, что идут перемены. В той же Европе туризма со стороны России нет полностью – единичные отдыхающие. Увеличились логистические издержки, товары подорожали, у кого-то доходы упали. Мы находимся не в завершении ситуации, она еще развивается, ее нельзя назвать стабильной, не все пакеты санкций включились в полном понимании слова. Сейчас Европа добивается частичного исключения из санкций, они сильно бьют по Европе. Возможен отскок в некоторых отраслях. Но если посмотреть на мифическое нефтяное эмбарго – мы не понимаем, как будет это делаться, как определяться цена, а это один из важных товаров на экспорт. Есть проблемы у владельцев европейских и японских иномарок, с запчастями и обслуживанием, зато собственники «Лады» оказались в выигрыше. Идет полный передел модели потребления. Ушли известные бренды, но надо отдать должное – свято место пусто не бывает.
Я смотрел на структуру экономики Ирана, который много лет живет под санкциями. Там идет развитие малого и среднего бизнеса. В предыдущей экономической модели, в которой условно олигархические структуры входили в любой интересный бизнес-проект, то новая реальность будет более комфортна для среднего и малого бизнеса, в контексте небольших предприятий. Вместо крупных сетевых структур появится большое количество небольших кафе, которые более чутко будут реагировать на местные предпочтения. Но если говорить опять же о тревожности, куда она может уйти? Даже с центральных каналов мы видим, что ситуация сохраняется, СВО продолжается, Украина отказывается от переговоров. Что тут можно сказать? Как ситуация может упроститься? Успокоится все тогда, когда будет ясна перспектива если не заморозки конфликта, то какого-то варианта, понимания перспектив его завершения. Перспектив осознания новой экономической реальности, какая бы она ни была.
– Если говорить о СМИ, телевизоре и соцсетях – законы, которые были приняты насчет фейков, дискредитации ВС и т.д. – насколько они оказались полезными или может быть, больше вреда и недоверия принесли?
– Законы о фейках и дискредитации появились не просто так. В данной ситуации есть и информационный фронт. Понять, по большому счету, логику тех, кто принимал эти законы, можно. Ведь любой фейк создает новую информационную реальность, а расследовать такие вещи очень проблематично. Закон о фейках, в общем, логичен, потому что в стране есть ситуация военной операции. Фейки – инструмент пропаганды, в том числе, пропаганды с противоборствующей стороны. А кто хочет получить информацию – особых ограничений нет. Государство, которое находится в состоянии военной операции и там нет ограничения на хождение информации, дескать народ сам разберется и все поймет – это больше из области теории. А есть реальная действительность – любой фейк может быть болезненным. Логика принятия законов понятна, а насколько эффективно они применяются – это вопрос дискуссионный, он требует обсуждения.
